Взяла да и нырнула…
И тут же почувствовала силу толчка наверх. Всему телу стало больно от этого изгнания из чужих пределов.
«Нарочно заманила и выгнала, — подумала Наталья-Мавра. — Поиграла передо мной силушкой».
А Мария Петровна просто пила чай и думала: «Вот навязалась на мою голову. Чтоб ты провалилась…»
С виду же сестры пили чай с козинаками из арахиса.
И у обеих одинаково ныл от орехов один и тот же зуб.
«Я страдаю, как малолетка», — думал о себе Кулачев.
Все попытки — прямые, кривые, изысканные и грубые — поговорить хотя бы на улице, хоть в подземном переходе, да в любом месте, пресекались Марией Петровной категорически.
— Наша история закончилась. Продолжения не будет, — резко и однообразно повторяла она.
Он раскручивал время назад. Все из-за этих его слов, что они с ней не косорукие и помогут Елене вырастить ребенка. Да повторись все сейчас, в эту минуту, он сказал бы эти слова снова и снова. С какой же тогда стороны он дурак? Это мучило так, что он сосал валидол почти постоянно… Так саднило в сердце.
Он разговаривал с Еленой. Та была сосредоточенной и какой-то удаленной. Токсикоз ее оставил, она чувствовала себя хорошо, попыталась думать о Павле Веснине, но мысль, видимо, была бесчувственной и одномерной.
Веснин не облекался ни в тело, ни в запах, ни во вкус.
Елена старалась хорошо питаться, «сестры-вермут» просто закармливали ее витаминами. Они обижались на нее за отчужденность, ведь они за одно «спасибо» старались, поэтому уплывать от них, не махнув платком, тоже ведь не по-людски.
— Дайте ей время на себя, — возмущалась «рубильник». — Она ведь пошла на такой шаг, на который никто из нас не решится.
На этом месте все заводились с пол-оборота. Конечно, если не было Елены. Женщины — несмотря на витаминную кормежку и обязательство купить то и се — осуждали Елену. При муже три раза думаешь родить, а потом таки скажешь: «Нет, ни за что!» А без мужа — это уже какой-то сдвиг по фазе! Ни больше ни меньше. Старшей, Алке, сколько всего надо, а тут еще другой неимоверный расход. Мать на пенсионном выдохе. Вдова. Яко наг. Яко благ.
Но самый главный вопрос был — кто? Елена народом в романах замечена не была, на курорт не ездила и то, что эту тему она замолчала как бы раз навсегда, будоражило «сестер».
— Устроила «Санта-Барбару» для бедных, — возмущались они. Но приходила Елена, и они доставали баночки с «домашним», что для своих детей и внуков, и кормили щедро, но и жалостливо тоже. Как убогую. И надо честно сказать, второго было больше.
Елена в этот период мало интересовалась Алкой, чему та была несказанно рада. Она училась абы-абы, только чтоб не расстраивать мать. Чтоб не расстраивать бабушку — уже не получалось.
Одним словом, к этой зиме каждый пришел в одиночестве. Кулачев страдал от него открыто, горько. Катя, счастливая оттого, что он стал ночевать дома и забросил дядькину квартиру, постепенно понимала, что ничего у нее с мужем не образуется. Никуда не исчезает стылость отношений, никаким общим ужином она не заедается.
Лежа в одиночестве на широкой семейной кровати, она вполне резонно размышляла, что если эта тягомотина не кончится, то лучше бы все треснуло в окончательном разрыве. Что это за ворожба такая, что возвращает мужа так, что как бы лучше и не возвращала?
И тогда в голову Кати вползла, как вошь, совсем уж идиотская мысль — сестрички-ведьмачки решили извести Кулачева, чтоб не достался никому. Катя кинулась в поиск средств против этой порчи. Нашла какого-то «засекреченного спецслужбами» специалиста и скормила ему приличные денежки, а Кулачев как спал отдельно, так и спал, как сосал валидол, так и сосал. «Какая же я идиотка», — сказала себе Катя и позвонила «засекреченному», что «у них все хорошо и они уезжают отдыхать на юг».
— Это был простой случай, — важно сказал «засекреченный». — Стоило перерубить канал влияния…
«Задница! — сказала Катя, бросая трубку. — Засекреченная задница! Чтоб тебе канал перерубило». — Мария Петровна не позволяла себе распускаться, но попробуй не позволь. Она была озабочена сугубо материальными расчетами, и ей казалось, что она придумала выход. Когда Елена родит, ее надо будет забрать «со всеми детьми» сюда, в старый дом, где уже многие рождались и умирали. Жить одной семьей будет легче, а квартиру Елены надо будет сдавать на тот период, пока… Пока что — в голове не прорисовывалось. Жизнь впереди не виделась ясной, но хотя бы на первое время это выход из материальной ловушки. Теперь была задача сказать об этом Елене, ведь не знаешь, что у нее в голове и как она все воспримет. Тут главное, чтоб Елена не сказала: «Вот и переезжай к нам. А свою квартиру сдавай».
При одной мысли об этом у Марии Петровны возникала острая боль, и хороший выход таким уже не казался. Она ведь кулачевскую отделанную квартиру так и не восприняла, потому что знала — ей в ней не жить. Только бы Елена не упиралась, только бы согласилась без условий.
Тогда она выдюжит — в своих стенах, где ей помогут все умершие, которые знают именно этот дом и именно здесь дают ей силы.
Алка обсудила беременность матери с лучшей подругой Юлькой. Юлька сказала, что сейчас так принято — рожать без мужчин, а дальше только так и будет. Знает ли Алка, что многие государства имеют уже банки спермы от мужчин с высоким интеллектом и хорошим здоровьем?
— Трахаться будем с любыми, — объясняла Юлька, — а рожать сознательно, зачиная через пробирку. В этом спасение человечества. Ты посмотри на него и ахни!
Алка спросила, куда она денет любовь.