Спроси Катя у Мавры: "Мавра, Мавра, а где твой второй?
Чего ж ты его не опоила?" — может, и пошел бы разговор по-другому, может, и призналась бы Мавра, что она, конечно, специалист, но узкого профиля, она больше по выслушиванию печалей, а суть в том, что, когда их тьма-тьмущая, то всегда в тринадцатой печали есть ответ на загадку, что во второй. Во всех печалях потерянные ключики, и искать их надо в самих себе.
Сейчас у Мавры был третий муж, и с ним тоже были проблемы. Красивая ворожея все умела, но не умела чего-то простого, как мычание. Ей самой хотелось пойти к гадалке и узнать, что ж у нее не так. Но боялась — тайного похода не получится, а реноме полетит к едрене фене.
Их сестра, ведьма, так и держит другую в глазу — социалистическое соревнование, тьфу, конкуренция…
Но Катя про Маврины дела не спросила, ибо, как все посетительницы Натальи-Мавры, была сосредоточена на своем. Мавра же была удивлена. На ее взгляд. Катя была женщина товарная, башковитая, с ней можно было вступать в любую тусовку без беспокойства и позора. И Кулачева Мавра хорошо знала. Вовремя спрыгнул из политики в хозяйство, в ряды дружелюбные и смирные. Достойно выступал на разных трибунах, достойно занял место в новых структурах, и иногда Мавра даже думала, что у Кулачева замах большой. Но оказалось, нет. Остался в префектуре, людей не ел, но тех, кого не любил, отрезал без анестезии.
Так как Катя была бывшей Мавриной коллегой, да и вообще они вылупились из одного института, «процесс порчи» усложнялся со всех точек зрения. Это не какая-нибудь приехавшая из города Бодайбо Анжелика Ивановна, которая сама кого хочешь испортит, и московская Мавра ей нужна больше для драматургии жизни, как тень отца Гамлета для драматургии пьесы.
— Кто она? — спросила Мавра. — Фотографии, подозреваю, у тебя нет. Но я сама схожу на нее посмотрю.
Катя набрала в легкие побольше воздуха и сказала.
Хорошо, что Мавра стояла в это время спиной к Кате: она доставала рюмки для «Амаретто» к кофе, и Катя не увидела Маврино лицо. Мавра тогда сразу подумала: "Это надо иметь в виду впредь… Мало ли кого тебе назовут…
Не успеешь спрятать мимику".
— Ну и славненько, — сказала она Кате. — Вот теперь и иди. Это уже не твоя печаль…
— Мы же хотели пить кофе! — засмеялась Катя.
— Мы не хотели пить кофе, — ответила Мавра. — Ты меня сейчас оставь…
— Ну ладно, — боясь обижаться, но все-таки обижаясь, сказала Катя. — Я пошла…
— Иди, милая, иди…
Мавра захлопнула за Катей дверь и просто рухнула на диван.
Ну все, что угодно, все, только не это…
Возле входа в журналистский курятник на Савелии стояла машина и, опершись на дверцу, грелся на солнце Кулачев собственной персоной. Проскользнуть незаметно было поздно, Кулачев подставил Мавре ногу и сказал:
— Привет, Наталья!
— Ой — ответила Мавра как бы в удивлении. — что ты тут делаешь?
— Жду даму сердца! — ответил Кулачев.
— У тебя их вагон и маленькая тележка, — засмеялась Мавра (а может, Наталья?). — Другой бы уже темнить начал, а ты как сексуал-малолетка.
— Грубо, девушка, — ответил Кулачев. — Грубо и ни за что.
— Как же! Я тут Катьку встретила. Страдает.
На моменте страдания и вышла на улицу Мария Петровна с большими крафтовыми мешками для дачной мелочевки.
Мавра вся сникла, увяла и сказала, тихо и беззащитно:
— Привет, Маша!
Елена так плохо чувствовала себя к концу лета, что не выдержала — пошла к врачу. Анализы оказались неважные — еще не для смерти, но уже и не для жизни.
— У гинеколога давно были? — спросила врач.
— Недавно, — соврала Елена. — Все в порядке. — Хотя порядка не было. У нее за лето сбилась менструация, но она — грамотная — сама себе поставила диагноз: нервная почва. Сколько она перепсиховала только за последний год, умом сдвинешься, не то что менструацией.
Но когда опять случилась задержка, хотя всю ее до этого томило и крутило, а потом томить перестало, а трусики все чистенькие, Елена, сцепив зубы, все-таки пошла к гинекологу. Это было перед самым сентябрем, всюду валялись Алкины причиндалы к школе, сама она где-то таскалась, что злило Елену, а вернее, беспокоило: ну где целыми днями носят черти девчонку? И так теперь и будет весь год? Ну два дня разговаривала с подружкой Юлькой, ну четыре, но сколько же можно?
В женской консультации было время отпусков, и на приеме сидела девочка-студенточка, к которой никто не шел, а Елена пошла.
— Я практикантка, — сказала девочка.
— А мне ничего особенного не надо, — засмеялась Елена. — Посмотрите, не выросло ли чего лишнего и не пропало ли нужное… — Такая неуклюжая у нее получилась шутка.
Девочка смотрела долго и мяла Елену деликатно.
— Все у вас чистенько, — сказала она. — Так когда у вас была менструация?
— Три недели тому, — ответила Елена.
Она не стала уточнять, что менструации, в сущности, не было, одна мазня, но зачем говорить лишние слова, если человек смотрит непосредственно туда и сам видит, что есть… Даже если этот человек — практикант. Невелика наука — влагалище и его окрестности — это не тайное тайных щитовидки там или даже зрачка.
Елена возвращалась с хорошим настроением, все-таки гинекологическое кресло — маленькая пытка и маленькое счастье, когда оно позади.
Она рассказала «сестрам-вермут», какой теперь надзор над женщинами — медицинские малолетки, вызвала этим шквал разговоров на тему, как и кого «посмотрели», но в Еленином случае все согласились: эрозию и дурак видит, кисту-фиброму и кретин ущупает, а о беременности и говорить нечего…